Мой брат Миша

Когда я появилась на этот свет, у меня уже был брат. Старший брат! Не всем повезло иметь старшего брата, а мне повезло. Из детства помню много, Миша утверждал, что я не могу этого помнить, а я помню! Помню, как он учил меня кататься на велосипеде в нашем дворе на Ленина, 21. Мне тогда казалось, что двор такой большой, ну просто огромный. А несколько лет назад мы с Мишей гуляли по городу, зашли посмотреть на наш двор и наш балкон. Дворик оказался такой маленький, и балкон так низко расположен, что, кажется, подпрыгну и достану…

         Миша, ты утверждал, что я этого не могу помнить, мне было три года, а я помню, как ты в Евпатории попал под автобус, папа доставал тебя из-под задних колес, а ты подошел к обезумевшей маме и показывал ей ободранную руку. И все! Я уже тогда понимала, что могло произойти что-то ужасное, а ободранная ладошка – огромная удача!

         У кого-то был старший брат, чтобы защищал, а у меня был старший брат, чтобы им гордиться. Защищать меня было не нужно, я сама могла его защитить, что и делала. Но гордиться…

         Помню, Миша, твоих школьных товарищей Илюшу, Славика, Леню. Я садилась своей юной попкой на клавиши нашего старенького пианино, а Леня с закрытыми глазами говорил на каких нотах я сижу. Это был как будто фокус в цирке… Илюша поступил в институт, чтобы доказать нашему папе, что он не «бездельник», как папа его называл. А Славик был свидетелем на твоей свадьбе. Иных уж нет, а те далече…

         Помню, как-то родители решили провести с Мишей воспитательную беседу. Дело было за день до вступительных экзаменов в институт. Мама с очень строгим выражением лица сообщила Мише, что они с папой будут с ним серьезно разговаривать. Я уселась в углу комнаты на крутящемся стуле от пианино, очень хотелось увидеть и услышать, как будут Мишу воспитывать. Папа торжественно сообщил, что завтра начинаются вступительные экзамены. «Можно подумать, что это какая-то неожиданная новость дня», – подумала я, но промолчала, не хотелось быть выгнанной в самом начале воспитательного часа.

         – Так вот, – продолжил папа, – имей в виду, меня, конечно, в институте каждая собака знает.

         «Что, по институту ходят собаки?» – мне так хотелось съязвить, но я опять промолчала, понимала, что это не в моих интересах. Папа продолжил:

         – Но на кафедрах математики или физики моя фамилия вообще никому не известна. Поэтому ты должен знать, что тебе не поможет родство со мной и наша фамилия тоже.

         – А может только навредить, – мама преувеличенно открыла свои огромные еврейские глаза и чуть-чуть опустила подбородок, – ты понял, о чем я?

         – Не-а, не понял, – придуривался Миша.

         – Ну как не понял, – разозлилась мама, – фамилию Каршенбаум трудно прочитать, не то, что выговорить.

         – Я не понял, чем это мне может навредить, – не унимался Миша.

         Я больше не могла терпеть:

         – Мама имеет в виду, что там будет сидеть скорее всего куча антисемитов, и с такой фамилией сдать экзамен будет трудно.

         Мама повернулась ко мне, не изменяя выражения лица, и я подумала, что я сейчас вызываю у нее те же чувства, что и антисемиты. Понятно, что меня должны были выкинуть после этого пассажа из комнаты, но папа быстро перевел разговор на другую тему. То ли он был благодарен мне за то, что ему самому не придется разъяснять сыну корни государственного антисемитизма, то ли просто не хотел, чтобы я удалялась – папа был неравнодушен ко мне. Так или иначе, папа сказал:

         – И помни, что у тебя есть только одна попытка поступления в институт, следующий призыв в армию будет твой.

         – Солдат всегда солдат! – пропел Миша.

         Папа беспомощно махнул рукой, мама схватилась за голову, представив своего сыночка в солдатской форме и в казарме.

         Миша почувствовал, что расстроил родителей, он явно хотел как-то загладить свою вину – напоминаю, дело было накануне экзаменов, – Миша встал с дивана, вытянулся по швам и произнес:

         – Начнем учиться!

         В институт Миша поступил, и у меня началась новая жизнь! Студенческая! К нам в гости приходили его сокурсники – геофизики. А я крутилась у них под ногами и ощущала себя взрослой. И еще. Миша влюбился! Какой же это был прекрасный сериал для меня. Его девушку звали Таня, и красивее имени я не могла себе представить. И вообще, красивее Тани не было никого! Я до сих пор думаю, что это была его первая любовь, уж для меня точно! Помню, встретила ее, когда мы были уже совсем взрослые, и сердце мое застучало чаще. Где ты теперь, Таня?..

         Когда приходили геофизики к нам, меня не прогоняли, думаю, из-за моей исключительной вредности, лучше не связываться.

         Миша окончил институт, а я в тот же год поступила. Как вы думаете, куда? Конечно, на геофизику! Сколько в этом слове романтики! Честно говоря, я сегодня иногда жалею, что после второго курса перевелась на экономику, – показалось, что это более перспективно. Ладно, говорим не обо мне, а о Мише. Так вот. После первого курса один из экзаменов был математика. Я привыкла все сдавать на отлично. Преподавателем математики у нас, так же как у Миши, был легендарный Степанов. Миша меня предупредил, что он личность неординарная. Потрясающий преподаватель, но ведет себя зачастую странно. Например, цветы, принесенные студентами на экзамен, требует убрать, называя их вениками. Зачетные книжки особо тупых студентов просто выбрасывает за дверь. И вот этот Степанов поставил мне четверку. В принципе, отметка хорошая, а у Степанова и подавно. Но не для меня, – мне нужны были все пятерки. Сейчас не понимаю, зачем. Есть предположение, что хотела иметь стипендию. А я могла получать только повышенную, – обычную не давали по причине обеспеченности родителей. Так вот. Я пошла пересдавать экзамен. Думаю, у него такой случай был впервые, так как у него «хорошо» получить было непросто. Мне показалось, что я отвечаю прекрасно, он терпеливо меня выслушал и оставил прежнюю отметку. Вначале без комментариев, а потом, когда я уже уходила, сказал: «Отвечали вы очень хорошо, кому-то другому я, возможно, даже поставил бы пять, но я помню вашего брата, вы до него не дотягиваете!».

         Потом Миша все-таки ушел в армию, правда, не солдатом, а офицером на два года. Мама, конечно, горевала, но о том, чтобы как-то от этого увильнуть, не было и речи. Насколько я знаю, это были прекрасные годы его жизни. Там он встретил новых друзей и дружил с ними всю жизнь. Там был ресторан, куда Миша и его друзья-офицеры иногда заглядывали. Когда появлялся Миша, музыканты всегда играли «Kупите, койвшен, койвшен папиросен», а Миша им давал за это рубль. За достоверность всего мною рассказанного не отвечаю, но так я помню. Хотя, возможно, что-то и напутала.

         Я уже много лет живу в другой стране. Много всего произошло за эти годы, и хорошего, и горького. В Украине менялась власть, законы, правила жизни и отношения между людьми. Могу себе представить, как непросто оставаться в таких условиях порядочным человеком. Но Мише это было не сложно, он просто оставался собой.

         За эти годы начало возрождаться еврейство, строи­лись синагоги, – вот бы порадовался наш дед Иосиф! Очень хочется верить, что и антисемитизм постепенно вырождается. И мой брат сыграл во всем этом не последнюю роль, он в самом начале 90-х первым создал еврейскую газету и назвал ее «Шабат шалом». Он ее и возглавлял до последнего дня.

         Наше общение долгие годы было ограничено. Но слава Б-гу у нас был интернет, «Вайбер», «Скайп». Мы ездили друг к другу в гости и даже вместе проводили отпуска. С Мишей, конечно, отдых превращался в познавательную экскурсию. Где бы он ни был, в первую очередь он разыскивал местный музей, ему обязательно нужно было увидеть картину Ван Гога, которая есть только здесь. На круизном лайнере он находил место, где играют на скрипке, и мы каждый день наслаждались видом на море или на фиорды под хорошую музыку.

         Мой брат был человеком, за которого мне никогда не было стыдно, которым я всегда гордилась. И продолжаю гордиться. Несмотря ни на что.

Анна Сехан