С юбилеем, доктор Фридкис!

Управляющему делами еврейской религиозной общины, главе нашей «Хевра Кадиша», доктору Фридкису… Нет, не буду говорить сколько. Он так молод душой, так энергичен, что хочется написать — 35. Главное — круглая дата, юбилей. Поэтому я попросила его вспомнить немного — о том, что осталось за плечами. И поскольку Александра Абрамовича всегда отличал язвительный и точный юмор, попытаюсь как можно точнее передать его «фирменный» стиль.

— Александр Абрамович, помните, как все для вас начиналось, с детства? Ведь когда-то офис общины, если я правильно помню, находился на Коцюбинского, 6, напротив нашей старой синагоги, в бывшей вашей квартире.

— Да, я вырос там. Стал приходить в синагогу — раз захаживал, два… На праздники, в шабат. Ну и Абрам Сухой — был он тогда председателем общины, спросил меня: «Вы еще молодой человек, зачем вы сюда приходите?».

Я ответил: «Мне это интересно — еврейство, еврейская религия». Он спрашивает: «Вы какие-нибудь молитвы знаете?».

Я говорю: «Да, “Кадиш” и “Шма Исраэль”». Я тогда больше ничего и не знал.

Ну, другие ведь и этого не знали. Так тетя ж была чокнутая.

Сестра отца. Меня мама к ней пристраивала на школьные каникулы. Она начала меня молитвам учить, алфавиту. А мне в футбол играть хотелось. Ничего, она была упорная. Написала мне русскими буквами «Кадиш», «Шма Исраэль». Она моей маме как-то сказала «Белла, почему дети не читают в йорцайт за отца “Кадиш”?».

А мама ей в ответ:

«Им в комсомол надо готовиться.

Какой “Кадиш”?».

Именно тетя и привела меня в синагогу. Не скажу, что она была сильно набожной. Но соблюдала. Перед Песахом метелочкой из перьев выметала хамец, а мама ей выговаривала:

«Вы, Эстер Ароновна, зачем дурачитесь?

На коленках лазите, вам же тяжело. Вы что, не можете взять пылесос? Или хотя бы веник». Кстати, тетя мне и объяснила, что «Кадиш» нельзя читать одному, нужен кворум. «Миньен» — как она говорила на идиш.

— А дальше?

— Ну, мне Сухой говорит:

«Приходите, давайте мы введем вас в правление общины».

Я стал отказываться — работать надо, а я учусь в институте, некогда. Исаак Беленький — был там такой, говорит: «Мы вам справку дадим». Ну, тогда у меня бы точно времени много появилось — исключили бы, как пить дать. Ну так, постепенно… Потом я уехал работать врачом в Черкассы. Когда вернулся, — начал ходить в синагогу чаще. Но, знаете, еврейская жизнь постепенно убывала, убывала… Старики только древние ходили. А потом вдруг появилась молодежь.

Гутин, Ерухимович,

Миша Халиф, Саша Заманский с братом, их мать. Они и сами изучали иврит, и учили ему других. Сделали школу иврита, стали учить молитвы. Боря Цейткин преподавал Тору. Постепенно, к приезду раввина уже была какая-то почва. Ребята начали как-то ориентироваться в иудаизме.

Я, конечно, участвовал в жизни общины. А как мы за мацой ездили в Москву!

Такой был тип по фамилии

Зубец — Гитлер и Геббельс могли ему шнурки завязывать!

Мы, помню, письмо составляли, а Зубец должен был штампик поставить в углу, что продажа мацы разрешена.

Он сидит, читает.

«Сколько вы заказали?». А мы заказали 2,5 тонны — евреи из разных городов за мацой будут приезжать.

«Ой, мне уже жаловались — вы там грязь развели, мышей развели. Вы только мышей разводите». Зачеркивает и пишет полторы тоны. Или 1700. Ему это надо? Мы же мацу за свои деньги покупали.

А счет общины был очень интересный. Был такой Мармур, он книжку имел на предъявителя. И наши деньги лежали там. Даже проценты какие-то капали.

Община жила очень бедно.

Мы, даже если бы и собрали бы на ремонт, сделать все равно побоялись бы — сразу КГБ прибежит: «Где вы деньги взяли? Израиль прислал? Америка прислала?».

Сразу бы нашлось…

Когда было землетрясение в Спитаке, нас вызвали и потребовали 10 тысяч. А нам где их взять? Ну, 2000 перечислили. Нас дважды пытались закрыть. На Набережной сделали аттракционы, детскую площадку…

А в помещении синагоги хотели сделать детский кинотеатр, кафе. Но старики отстояли.

Короля отец, Натан

Айзикович, очень грамотный был, говорит: «Здесь живет очень много евреев. Вам же это не надо, чтобы общественность заявила — мол, в Днепропетровске закрывают синагогу». Тяжелое время было. Ничего, постепенно все пережили.

— А потом приехал реб Шмуэль Каминецкий?

— Ну, до него еще посланники приезжали. Они нам Тору читали. Правда, свиток был некошерный, поврежденный.

Потом нам только подарили свиток Торы, издатель сидуров подарил.

Да, мы с Аркадием Шмистом Каминецких на вокзале встречали. У них с Ханой багажа было много.

Аркадий нанял «уазик», мы взяли у носильщика тачку… А потом реб Шмуэля надо было зарегистрировать как священнослужителя. Я ездил в обладминистрацию.

Там такой тип сидел! Начал орать: «Что такое, уже полгода, до сих пор не зарегистрировали!»

А я в ответ:

«Не полгода, а всего три месяца». На первых порах офиса не было, реб Шмуэль принимал людей там же, где и молился. Людей много приходило, с вопросами.

Как же — наконец-то раввин приехал. Зимой молились на втором этаже, — внизу было очень холодно, и уборщица топила нам по субботам печку. Потом мы отделили на втором этаже офис. Конечно, с приходом Короля все поменялось.

— А чем для вас был этот процесс возрождения общины?

— Воодушевление было такое! Открылась еврейская школа, мы провели в первый раз Хануку! Приезжал главный раввин Калифорнии, замечательный певец — Мордехай бен Давид. Помните его? Такая была радость от его песен!

— Александр Абрамович, вы много лет были — да и остаетесь главным сохнутовским доктором, провожали днепропетровцев на ПМЖ на историческую родину. Были какие-нибудь интересные случаи?

— Как то раз летели 93 человека на ПМЖ. Чартерный рейс. И среди толпы — бабушка, 104 года. И у нее Хумаш. Он ей от матери, от бабушки достался.

Старинный. Ну и таможня ни в какую. Объясняю — бабушке 104 года, для нее это память. Он, смотрите, какой старый, потрепанный. К тому же книга возвращается на свою историческую родину, туда, где ее писали. Так и не выпустили — Хумаш, не бабушку. Сказали, что это национальное достояние..

Но, в основном, без эксцессов обходилось и сейчас обходится.

Мой сын живет в Израиле, в хабадском районе

Кфар-Малахи. А работает в Ашдоде, завучем, в обычной государственной школе.

У меня семь внуков — как и положено еврею.

— А как вы соотноситесь со своей основной профессией?

— Работаю. У меня высшая категория, уже 20 лет я заведую хирургическим отделением в студенческой… Лечим не только студентов, но и профессорско-преподавательский состав.

Вот сейчас, прямо после этого разговора, поеду на работу — у меня с двух часов прием.

На секундочку Александр Абрамович задумывается, вспоминая тот период своей жизни, о котором мы только что вели беседу. С тех пор община разбогатела, выросла — и не только количественно, — помолодела. В синагоге в праздник негде яблоку упасть, в дни, когда читается Изкор, во дворе выстраивается длинная очередь — просят прочесть молитву об ушедших из жизни родственниках. Александр Абрамович восстановил «Хевра Кадиша» — похоронное братство. Мне выпала печальная возможность — наблюдать, как проводит доктор Фридкис (уже скорее как психолог, — не как хирург) обряд еврейских похорон.

С каким тактом, доброжелательностью он проводит ритуал, объясняя, как следует поступать. А главное — почему следует поступать именно так, а не иначе. Для некоторых евреев именно эти объяснения и становятся первым шагом, введением в обычаи еврейского народа.

Давайте пожелаем нашему Александру Абрамовичу — до 120, без болезней и усталости.

С юбилеем вас, дорогой доктор!

Эстер Тахтерина