Глава седьмая. Александр Фридкис.

 Несколько лет назад я был в поликлинике, на приеме у терапевта. Неожиданно открывается дверь, и в кабинет входит пожилой врач в очках с седой бородой. Я сразу его узнал и, поднявшись, сказал: А этого человека я очень уважаю и люблю! Мы тоже! ‒ воскликнула женщина-врач. Медсестра, улыбнувшись, ее поддержала. Это был хирург Александр Абрамович Фридкис. Я бывал на приеме и у него. И всякий раз поражался, как он быстро и точно ставит диагноз.

            Но Александр Абрамович лечит не только людские тела, но и людские души. Свою и прихожан ‒ во время ежедневного обращения ко Всевышнему. Когда бы я ни приходил во время молитвы в синагогу, он всегда на своем постоянном месте ‒ у бимы.

            Вот уже много лет А. А. Фридкис является управляющим делами Днепропетровской религиозной общины, ее габаем, и одновременно руководителем погребального братства «Хевра Кадиша». На его плечах постоянная забота о прихожанах синагоги, а также о достойном погребении тех, кто, к сожалению, ушел в мир иной. Он один из старейших руководителей нашей еврейской общины и посещает синагогу уже много десятилетий, пожалуй, больше всех. Поэтому именно с ним я решил побеседовать о нашей старой синагоге, попросил рассказать о себе и других ее прихожанах в те далекие годы.

            ‒ Александр Абрамович, когда вы впервые перешагнули порог синагоги и обратились с молитвой ко Всевышнему?

            ‒ Впервые меня привела в синагогу моя тетя Эста, Эстер Ароновна, в 1964 году, когда я еще учился в 6-м классе, во время школьных каникул. Она в тот день поставила свечу и заказала поминальную молитву в память о покойных родственниках. Тетя Эста считала, что я тоже должен ходить в синагогу, и в годовщины смерти родственников заказывать поминальные молитвы. Моя мама была против: «Какой Кадиш? Мальчику надо готовиться вступить в комсомол!».

Но в синагоге все было необычно, и у меня проснулся интерес. Этому способствовал и член общины Яков Самуилович Аронов, глубоко верующий человек. Это у него я впервые увидел цицит и удивленно спросил: «Что это у тебя висит?». Думал, что он просто неаккуратно заправил нижнее белье.

            Когда я уже учился в мединституте, если у меня не было первых лент, я шел в синагогу на утреннюю молитву.

            Окончив с отличием институт, я уехал по распределению в Черкассы. Отслужил в армии. Вернувшись в Днепропетровск, вновь начал ходить в синагогу. Это уже были 70-е и 80-е годы прошлого века.

            ‒ Вы помните, кто молился вместе с вами в нашей старой синагоге и сколько примерно людей ее посещали?

            ‒ Хорошо помню тех прихожан. Это, прежде всего, старшие в синагоге (балабусы). Вначале им был Абрам Гершевич Вайсберг, потом Айзик Шехман, Абрам Сухой, Герш Хаймович Кеглер, Григорий Натанович Король. Очень способными хазанами были Мойше Мармур, Ицхак Пароник, Исаак Моисеевич Городецкий, Файлик Рыцер.

            Абрам Уманский читал нам во время Б-гослужения Тору. Он всегда надевал в синагогу медаль «За отвагу». Сержант артиллерии, командир орудия, инвалид войны ‒ был ранен на Курской дуге.

            Прихожанин Пейсах Абрамович Беленький был коэном ‒ евреем из рода первосвященников.

            Среди прихожан были люди и с традиционными «еврейскими» профессиями. Так, Герш Кеглер ‒ сапожник, Лейзер Лернер ‒ извозчик (у него была своя кобыла). Нафтуле Айзикович Король, отец Григория Натановича Короля, был в свое время погонщиком скота. Он приходил в синагогу со своей женой Ривкой Абовной. С сыном Григорием они встречались у входа в синагогу, так как он жил отдельно. Родители Герша молились в конце зала: отец сидя, мать стоя, тоже на первом этаже, поскольку по состоянию здоровья не могла подниматься на балкон.

            Эта семья до войны жила в Польше, на территории сегодняшней Западной Украины. До прихода туда в сентябре 1939 года Красной Армии Гриша Король успел окончить три класса иешивы. Отец, Нафтуле Айзикович, был очень способным, образованным человеком. Помимо идиша и иврита владел еще польским, немецким и венгерским языками. Кстати, почти все старые прихожане той поры тоже были в основном из бывшей Польши. И это не случайно, поскольку там, при отсутствии советской власти, жизнь в еврейских местечках текла как в прежние времена.

            Среди старых прихожан был человек с интересной судьбой ‒ это шойхет Абрам Рогалин. Он сподвижник раввина Екатеринослава ребе Леви-Ицхака (отца Любавичского Ребе), был арестован НКВД вместе с ним. Но его, к счастью, оправдали, поскольку это был обычный резник. В те годы в синагогу приходили молиться от десяти до двадцати человек.

            ‒ Какое было тогда состояние синагоги, ее повседневная жизнь, и вмешивались ли власти в дела прихожан?

            ‒ Зимой мы молились на втором этаже, поскольку на первом было холодно ‒ единственная кирпичная печка не могла обогреть весь молельный зал. На затраты скидывались все понемногу. В Песах покупали мацу в московской синагоге, иногда в Минске. Когда было страшное землетрясение в Спитаке, отправили туда 1000 рублей.

            В нашу жизнь, конечно, вмешивался отдел по вопросам религии облисполкома. Для общины установили так называемую «двадцатку» ‒ приходить в синагогу разрешили только двадцати прихожанам. В этот список попал и я с Григорием Королем. Кроме того, среди других молитв, мы в обязательном порядке должны были молиться за правительство СССР и за мир во всем мире. Эти две «директивные» молитвы даже вошли в Сидур, изданный в Москве в 1954 году. Их текст нас обязали вывесить рядом с Арон Кодеш.

            За исполнением всего этого строго следил сотрудник отдела по вопросам религии Олег Григорьевич. Мы, конечно, хотели быть с ним в хороших отношениях и нередко угощали водкой.

            Когда не стало балабуса Абрама Сухого, синагога пришла, можно сказать, в упадок. Ее стали открывать только по субботам и праздникам. Какого-либо дохода тоже не было, только за счет заказов на поминальные молитвы, в Йом Кипур и при продаже мацы. Поэтому денег хватало лишь, чтобы заплатить за электричество и работу уборщицы Наташи. Иногда даже не было миньяна. И в эти дни мы перед молитвой выбегали на улицу и спрашивали у мужчин подходящей внешности: «Простите, вы, случайно, не еврей? Помогите составить нам миньян для молитвы!»

            ‒ Александр Абрамович, какое событие в жизни нашей общины произвело на вас наибольшее впечатление, навсегда осталось в вашей памяти?

            ‒ Конечно, приезд раввина р. Шмуэля Каминецкого. Он коренным образом изменил жизнь нашей общины и всех евреев нашего города и региона…

            ‒ Как проходила встреча молодого раввина?

            ‒ Сначала, в январе 1990 года, к нам в синагогу приехали «в разведку» два любавичских посланника: Ошер Гольдшмидт и Лейзер Лейзеров, а в марте ‒ Арни-Лейб Фридман. Их интересовало состояние синагоги, как идет тут Б-гослужение и есть ли в городе зажиточные евреи для помощи синагоге.

            И, наконец, в июле 1990 года из московского поезда вышел молодой раввин ‒ ребе Шмуэль Каминецкий ‒ с женой ребецен Ханой. Встречали их мы втроем: Григорий Натанович Король, я и Аркадий Леонидович Шмист.

            Мы подогнали прямо к вагону автофургон ‒ понимали, что прилетевшая из США в другую страну молодая семья, наверное, взяла с собой много вещей.

            Первые приветствия на идиш… Услышав «маме лошн», реб Шмуэль обрадовался. Поскольку русским языком в то время еще не владел.

            Привезли мы их в двухместный номер на третьем этаже гостиницы «Днепропетровск».

            Впоследствии реб Шмуэль и ребецен Хана поселились на проспекте Карла Маркса в доме, где раньше был «Дом Книги» (напротив огромного градусника на бульваре). Религиозная община избрала ребе Шмуэля своим раввином, и об этом событии рассказали на днепропетровском телевидении, пригласив туда ребе Шмуэля и ребецен Хану. Там они, между прочим, сообщили, что начали учить русский язык.

            ‒ Что изменилось в синагоге после приезда Ребе?

            Реб Шмуэль сразу же начал организовывать ежедневные молитвы (а не один раз в неделю, как это было раньше). В первую же неделю провел торжественную встречу Субботы и пригласил всех, кто желал, на Шабат в кафе при гостинице. Весть об этом быстро разнеслась среди верующих евреев, и в кафе пришло около ста человек. Особых средств тогда еще не было, и на столах были, в основном, фрукты.

            Ежедневно перед утренней молитвой ребе сам открывал синагогу. Ключи он брал у меня, так как Григорий Король жил далеко, а я намного ближе. Регулярно проводился Шабат и наши еврейские праздники. Назначил он и специальные часы для приема людей. И постепенно все больше и больше евреев потянулось в синагогу.

            В следующем, 1991 году, летом, в период студенческих каникул, в общежитии мединститута открыли детский лагерь с кошерным питанием. За городом, в селе Бородаевка, тоже организовали лагерь для оздоровления детей.

            В это время нам очень помогал «Джойнт». Так, например, к празднику Суккот прислали для синагоги разборную сукку.

            ‒ Насколько я знаю, волнующими событиями того переломного периода в жизни синагоги было дарение ей свитка Торы, а через полгода ‒ празднование Хануки во дворце спорта «Метеор».

            ‒ Да, это были в нашей общине два больших праздника. И в них принимало участие много людей. Свиток Торы подарил нам в мае 1991 года Иосиф Лейн, бизнесмен из Нью-Йорка. Вручал он ее в самой синагоге, а торжественно отмечать это событие мы все пошли на площадь перед цирком, поскольку такая масса людей в синагоге не помещалась. Подаренный свиток несли туда под темно-красной хупой.

            ‒ В газете «Шабат шалом» (№ 2, 1991 г.) это событие назвали тогда «Праздником общения», на который приехали многочисленные гости из Москвы и других городов. Вот этот номер из подшивки с двумя фотографиями. Хорошо видно воодушевление евреев. Во главе огромной колонны реб Шмуэль, справа от него играет скрипач, слева баянист. На всех лицах радостные улыбки.

            ‒ Такое же радостное, праздничное настроение было у тысяч евреев, впервые отмечавших Хануку на «Метеоре». Мне была оказана там большая честь ‒ зажечь светильник Меноры. В переполненном зале веселые хасидские песни исполняли главный раввин Калифорнии Шломо Кунин, кантор из США Берл Зальцман, эстрадные еврейские певцы Мордехай Бен-Давид и Санди Шмуэли.

            ‒ На протяжении более двух десятилетий на ваших глазах менялась жизнь нашей религиозной общины. Возвращение ей второго здания на улице Миронова, затем ‒ «Золотой Розы» с ее реконструкцией и возведением общинного центра и, наконец, появление изумительного еврейского небоскреба «Менора». Как, по-вашему, это отразилось на поведении и душах прихожан?

            ‒ Интересно, что после вселения в здание на Миронова мы там на чердаке нашли старые молитвенники Сидур и Махзор. Что касается людей, то менялись не только условия для молитв и ежедневной еврейской жизни, но и психология, поведение евреев. Мы распрямились, гордимся своей общиной, теперь одной из лучших не только в Украине. Этому способствовали новые, демократические отношения властей независимой Украины к национальным меньшинствам и энергичные организаторские усилия нашего ребе.

            ‒ В заключение, Александр Абрамович, хочется спросить: как на протяжении стольких лет вам удается успешно сочетать врачебную деятельность с регулярным Б-гослужением и работой в синагоге?

            ‒ Я работаю врачом уже более 30 лет. У меня не только опыт хирурга, но и много друзей среди моих коллег-медиков. Все это сочетание делает комфортной мою жизнь.

Павел ГИНЕР